когда лиловый хитин отражает яркие лучи солнца, итто задерживает дыхание в легком трепете и предвкушении, внимательно наблюдая как его оникабуто, маленький, но весьма отважный, борется за звание чемпиона. и у него получается: получается поднять свои внушительного размера рожки чтобы нанести последний удар оппоненту. итто победоносно ударяет кулаками об стол, так, что жуки на мгновение подпрыгивают, а его раскатистый смех разносится по округе. дети, что собрались вокруг, шумят словно небольшой рой цицинов: кто-то перешептывается, кто-то поддерживает итто в его безоговорочной победе. о́ни протягивает свои когтистые руки и сгребает все выигранные конфеты, но его останавливает детская рука, что ложится поверх его. когда о́ни поднимает взгляд, он видит перед собой детей постарше и хмурит брови, вопросительно склоняя голову в бок.

— в чем дело? я их честно выиграл!

не все из детей готовы разделить радость демона, не все готовы принять его в свое общество. один из мальчуганов легким ударом пальцев сбрасывает со стола жука-победителя, тот отлетает и падает на землю, где на него нарочито наступает другой ребенок. итто подскакивает из-за стола, чувствуя, как гнев и ярость проходятся по коже колкими, почти болезненными мурашками. он смотрит на обидчиков, плотно сжимая зубы, стараясь сдерживать свой минутный порыв — ему ничего не стоит проучить этих сопляков, вот только итто ловит на себе испуганные взгляды других детей, раздраженно швыряет конфеты на землю, подходит к погибшему оникабуто и бережно укладывает его раздробленное тельце на свою широкую ладонь.

обида оседает комом в горле: как бы он ни старался, чтобы он ни делал — общество все еще не принимает его таким, какой он есть. возможно, бабушка-о́ни была права; возможно люди никогда не примут его; возможно никогда не посчитают за равного. за спиной слышатся едкие смешки, дразнилки и обзывательства: итто все еще сидит на корточках, рассматривая погибшего оникабуто; все его нутро сжимается от злобы, она поднимается высокой волной и вот-вот захлестнет его с головой.

на его плечо мягко ложится детская рука — мальчик, который проиграл ему в бое оникабуто садится рядом, разглядывая изуродованное тело насекомого. итто на мгновение замирает, когда видит этот взгляд — полный искреннего сожаления.

подростки уходят, а вместе с ними и остальные дети, оставляя итто в полном одиночестве наедине со своими мыслями. даже мальчишку, который так отчаянно пытался поддержать демона, уволокли силой.

остаток дня он провел в размышлениях, сидя в тени фиалкового дерева; он не хотел возвращаться домой в скверном настроение, знал, что бабушка-о́ни в очередной раз расстроится, когда увидит его уныние. ей не нужны были слова, бессмысленные разговоры по душам — она видела его насквозь — всю печаль и боль, которые раз за разом терзали его сердце и душу.

каким бы он был без нее? по какому пути пошел бы?

когда на инадзуму опускается ночь — такая темная и безлунная, итто решает закончить этот день похоронами своего погибшего товарища.

путь к священной сакуре труден и не прост для простых людей — тысячи ступеней вверх как самая настоящая пытка. когда-то давно, когда он бесцельно скитался по рынку инадзумы, ему довелось услышать от одной из жриц, что тщательно выбирала дорогой шелк, историю о благословении души. вслушиваясь в вкрадчивый голос женщины, итто навсегда запомнил, что священная сакура обладает таинственными свойствами.

и если это так, если священная сакура может даровать благословение — то почему бы ему не обратится к ней за помощью.

в очередной раз.

ведь ему так нужно немного удачи.

когда в первый раз итто пришел хоронить одного из своих павших оникабуто — жрицам это не понравилось: они были в ужасе, когда увидели, как о́ни разрывает землю возле корней, своими длинными, когтистыми пальцами.

возможно, не стоило делать этого днем, на виду у прихожан и жриц. возможно, не стоило спорить с яэ мико, дерзить и обзывать ее напыщенной лисой. возможно, стоило прийти ночью.

итто останавливается где-то на середине, переводя дыхание: он вымотался за целый день и последний рывок, к его завершению оказался не слишком прост. он подходит к краю, смотрит на святящийся внизу город и поджимает губы. вдали от инадзумы он видит очертания небольшой избушки, свет не горит, а значит бабушка-о́ни не стала ждать его этой ночью.

поднявшись на вершину, итто осмотрелся по сторонам — прежде он еще не видел храм таким пустым и безжизненным. он аккуратно перешагнул через небольшую ограду, что закрывалась на ночь и пошел прямиком к священной сакуре: в полумраке, освященная тусклыми фонарями она выглядела величественно и непостижимо; от легкого дуновения ветра с нее слетали небольшие, розовые лепестки.

итто застыл на мгновение, наблюдая за красотой священной обители; несмотря на легкий озноб из-за ночной прохлады, он чувствовал себя воодушевленно — впервые за целый день.

подобравшись к массивным корням, он достал из кармана небольшой сверток и положил его рядом с собой. выбрав самое подходящее, по его мнению, место, он начал рыть небольшое углубление в земле. почва была сухой и рыхлой, неприятно забивалась под длинные когти и разлеталась пылью. вырыв небольшую могилу нужной глубины, он развернул лист фиалкового дерева, чтобы в последний раз взглянуть на своего павшего чемпиона.

— наверное, мне стоит произнести речь, — мягко укладывая оникабуто в землю, прошептал итто.
— ты был достойным, — громко и с выражением произносит демон, прикладывая руку к сердцу, — и погиб с честью, как настоящий герой!

драматическая пауза, что повисла в воздухе как возможность подобрать слова. итто хмурится, ловит себя на мысли, что не слишком хорош в выражении чувств и эмоций. он смахивает ладонью землю, засыпая жука и вздыхает, — ты никогда не будешь забыт.

за спиной слышится шорох и итто замирает, прислушиваясь; он чуть склоняет голову на бок, обращая взгляд через плечо, а после поворачивается, упираясь коленями в землю и поднимает испуганный взгляд на заставшую его жрицу.

— чего не спишь, подруга? — выпаливает итто, сдвигаясь в сторону, прикрывая собой следы своих раскопок.

неужели он так громко воспевал павшего война, что умудрился привлечь к себе внимание?

итто уставился на жрицу: она возвышалась над ним словно мраморное изваяние, освещаемое мягким светом фонарей. поймав ее пристальный взгляд глаза-в-глаза, о́ни на мгновение застрял в собственных мыслях — в голове жужжащий рой и ни одной годной идеи. он бесшумно открывает рот, словно рыба оказавшаяся на суше: слова предательски застревают в горле. единственное что пришло ему в голову — бежать, чем быстрее, тем лучше. он неловко улыбается, в мгновении сжимая землю в кулаке — сейчас он кинет ее жрице в лицо и у него будет пара минут чтобы скрыться. идеальный план отступления.

— ты бы землю выровнял, а то видно же.

голос незнакомки спокойный и ровный, мгновенно сбивает с толку своей невозмутимостью: она не кричит на него и в ее взгляде отсутствует страх.

— чего? — переспрашивает о́ни, вопросительно вытягивая шею и хмуря брови. он переводит взгляд на импровизированную могилу и присматривается к ней на предмет изъянов, склоняясь и прижимаясь щекой к земле. действительно, видно. итто разжимает ладонь, выпуская землю заготовленную для внезапной атаки и приглаживает ее рукой, выравнивая по поверхности, но даже так цвет почвы все равно разнится.

— так тоже видно, — с разочарованием и едва заметным возмущением отзывается демон, вытирая щеку тыльной стороной ладони, — вот зачем ты мне сказала? — итто взмахивает рукой, указывая на следы вторжения, — теперь я буду об этом думать.

— постой, а ты разве не должна выгнать меня?

может она забыла, что обязана позвать остальных, чтобы те, другие, с отчаянными криками «демон, демон!» раскидывали горсти бобов, чтобы изгнать его из священной обители? а быть может у нее в рукавах припрятан тофу, поэтому она ведет себя так уверенно? да ну, он бы его сразу почувствовал. здесь определенно что-то другое... итто широко распахивает глаза и замирает, когда осознание прошибает его словно удар молнии. ну конечно, как он сразу не догадался. она сражена его обаянием, другого и быть не может — влюбилась.

на лице итто проскальзывает самодовольная, широкая ухмылка. если так подумать — все жрицы — это одинокие девушки мечтающие встретить свою любовь, совсем как в романах, которые издают огромным тиражом; наверняка и она не исключение. бедные, несчастные души, лишенные свободы! узники храма, по воле судьбы скованные клятвами и обетами.

итто прикрывает глаза и гаденько хихикает, он уже представляет себя спасителем, тем, кто положит конец ее страданиям. в его голове складывается идеальная картина мира: она молится за его победы в жучиных гладиаторских боях, восхваляет его предводительские навыки, восторгаясь его силой и умом, носит его оружие и ухаживает за ним, полируя меч до ослепительного блеска; вместе они обсуждают победы, устраивая пикники в тенях ветвистой сакуры, жаря на костре фиалковые дыни: он рассказывает ей о жуках, а она завороженно слушает, зная наизусть имена всех павших героев. в случае беды она будет той, кто будет приносить ему еду в камеру, если треклятая охрана сегуната в очередной раз посадит его за решетку — она не только будет восхвалять его как героя ханамидзаки, она будет восхвалять его как величественного багрового о́ни, единственного в своем роде.

из мечтательного транса его выводит ее голос, пронизанный любопытством — она делает шаг вперед, сокращая расстояние и интересуясь тем, что же он там закопал.

— это тайна, которую я не могу доверить кому попало, — итто самоуверенно задирает нос, намекая незнакомке, что его расположение еще нужно заслужить, но тут же хитро щурится и оглядывается по сторонам.

— пожалуй, я могу рассказать тебе, но только не здесь, — его голос становится тише и опускается до шепота; находится в храме где их в любой момент могут застать другие служительницы, или того хуже — сама кицунэ — опасно для его репутации.

итто поднимается с земли и отряхивая штаны, вздыхает, упираясь руками в бока. осматриваясь по сторонам, он пытается придумать как скрыть следы проведенного обряда, зная что если этого не сделать, яэ в очередной раз наплюет на все святое и раскопав могилу, выкинет тело его павшего героя со скалы.

он с важным видом выхаживает из стороны в сторону создавая вокруг себя шлейф загадочности, пока не замечает достаточно большой валун. тяжелый на вид камень не вызовет подозрений, вряд ли кто-то помнит где он вообще стоял, а хрупкие жрицы, даже если заподозрят неладное точно не смогут вернуть его на место. воодушевленный собственной гениальностью, итто подскакивает к валуну и обходит его вокруг, прикидывая в какой восторг придет незнакомка, когда увидит его силу и мускулы.

— отойди в сторону и не мешай мне, — итто совершает круговые движения плечами, поднимает руки вверх и наклоняет корпус сначала в одну сторону, потом в другую, точно так же он разминает шею до хруста позвонков. о́ни вытирает ладони об бедра, чтобы камень ненароком не выскользнул из рук и наклонившись, обхватывает его в попытке поднять. с воинственным рыком, итто тянет камень на себя, но тот даже не думает отрываться от земли.

— должно быть магия противной кицунэ! — пояснил демон в очередной попытке поднять валун. в мгновении на его лбу проступает испарина и дыхание сбивается, он переводит взгляд на жрицу.

— чего ты стоишь прохлаждаешься? не видишь что мне нужна помощь? — рычит он на нее, взмахивая рукой, — помоги поднять или прочитай заклинание, чтобы рассеять оковы, — итто снова обхватывает камень, в этот раз уже немного приподнимая его от земли.

— я так и знал, что это магия! — цедит демон сквозь плотно сжатые зубы. когда у него все же получается поднять камень, он старается выглядеть мужественно, чтобы жрица восхитилась его непревзойденной силой. в попытке дотащить валун до могилы, итто ненароком сшибает несколько фонарей, что расставлены на земле, поднимая шум; в храме зажигается свет и это кажется плохим знаком — действовать нужно быстро. итто бросает камень и уже волоком толкает его в нужное место, в то время как пламя касается бумажных стенок упавших фонарей, мгновенно вспыхивая. заметив отблески разгорающегося огня, о́ни бросает испуганный взгляд в сторону жрицы.

— надо бежать пока нас не поймали! — он протягивает ей руку, — ты со мной?