когда лиловый хитин отражает яркие лучи солнца, итто задерживает дыхание в легком трепете и предвкушении, внимательно наблюдая как его оникабуто, маленький, но весьма отважный, борется за звание чемпиона. и у него получается: получается поднять свои внушительного размера рожки чтобы нанести последний удар оппоненту. итто победоносно ударяет кулаками об стол, так, что жуки на мгновение подпрыгивают, а его раскатистый смех разносится по округе. дети, что собрались вокруг, шумят словно небольшой рой цицинов: кто-то перешептывается, кто-то поддерживает итто в его безоговорочной победе. о́ни протягивает свои когтистые руки и сгребает все выигранные конфеты, его останавливает детская рука, что ложится поверх его. когда о́ни поднимает взгляд, он видит перед собой детей постарше и хмурит брови, вопросительно склоняя голову в бок.

— в чем дело? я их честно выиграл!

не все из детей готовы разделить радость демона, не все готовы принять его в свое общество. один из мальчуганов легким ударом пальцев сбрасывает со стола жука-победителя, тот отлетает и падает на землю, где на него нарочито наступает другой ребенок. итто подскакивает из-за стола, чувствуя, как гнев и ярость проходятся по коже колкими, почти болезненными мурашками. он смотрит на обидчиков, плотно сжимая зубы, стараясь сдерживать свой минутный порыв — ему ничего не стоит проучить этих сопляков, вот только итто ловит на себе испуганные взгляды других детей, раздраженно швыряет конфеты на землю, подходит к погибшему оникабуто и бережно укладывает его раздробленное тельце на свою широкую ладонь.

обида оседает комом в горле: как бы он ни старался, чтобы он ни делал — общество все еще не принимает его таким, какой он есть. возможно, бабушка-о́ни была права; возможно люди никогда не примут его; возможно никогда не посчитают за равного. за спиной слышатся едкие смешки, дразнилки и обзывательства: итто все еще сидит на корточках, рассматривая погибшего оникабуто; все его нутро сжимается от злобы, она поднимается высокой волной и вот-вот захлестнет его с головой.

на его плечо мягко ложится детская рука — мальчик, который проиграл ему в бое оникабуто садится рядом, разглядывая изуродованное тело насекомого. итто на мгновение замирает, когда видит этот взгляд — полный искреннего сожаления.

подростки уходят, а вместе с ними и остальные дети, оставляя итто в полном одиночестве наедине со своими мыслями. даже мальчишку, который так отчаянно пытался поддержать демона, уволокли силой.

остаток дня он провел в размышлениях, сидя в тени фиалкового дерева; он не хотел возвращаться домой в скверном настроение, знал, что бабушка-о́ни в очередной раз расстроится, когда увидит его уныние. ей не нужны были слова, бессмысленные разговоры по душам — она видела его насквозь — всю печаль и боль, которые раз за разом терзали его сердце и душу.

каким бы он был без нее? по какому пути пошел бы?

когда на инадзуму опускается ночь — такая темная и безлунная, итто решает закончить этот день похоронами своего погибшего товарища.

путь к священной сакуре труден и не прост для простых людей — тысячи ступеней вверх как самая настоящая пытка. когда-то давно, когда он бесцельно скитался по рынку инадзумы, ему довелось услышать от одной из жриц, что тщательно выбирала дорогой шелк, историю о благословении души. вслушиваясь в вкрадчивый голос женщины, итто навсегда запомнил, что священная сакура обладает таинственными свойствами.

и если это так, если священная сакура может даровать благословение — то почему бы ему не обратится к ней за помощью.

в очередной раз.

ведь ему так нужно немного удачи.

когда в первый раз итто пришел хоронить одного из своих павших оникабуто — жрицам это не понравилось: они были в ужасе, когда увидели, как о́ни разрывает землю возле корней, своими длинными, когтистыми пальцами.

возможно, не стоило делать этого днем, на виду у прихожан и жриц. возможно, не стоило спорить с яэ мико, дерзить и обзывать ее напыщенной лисой. возможно, стоило прийти ночью.

итто останавливается где-то на середине, переводя дыхание: он вымотался за целый день и последний рывок, к его завершению, оказался не слишком прост. он подходит к краю, смотрит на святящийся внизу город и поджимает губы. вдали от инадзумы он видит очертания небольшой избушки, свет не горит, а значит бабушка-о́ни не стала ждать его этой ночью.

поднявшись на вершину, итто осмотрелся по сторонам — прежде он еще не видел храм таким пустым и безжизненным. он аккуратно перешагнул через небольшую ограду, что закрывалась на ночь и пошел прямиком к священной сакуре: в полумраке, освященная тусклыми фонарями она выглядела величественно и непостижимо; от легкого дуновения ветра с нее слетали небольшие, розовые лепестки.

итто застыл на мгновение, наблюдая за красотой священной обители; несмотря на легкий озноб из-за ночной прохлады, он чувствовал себя воодушевленно — впервые за целый день.

подобравшись к массивным корням, он достал из кармана небольшой сверток и положил его рядом с собой. выбрав самое подходящее, по его мнению, место, он начал рыть небольшое углубление в земле. почва была сухой и рыхлой, неприятно забивалась под длинные когти и разлеталась пылью. вырыв небольшую могилу нужной глубины, он развернул лист фиалкового дерева, чтобы в последний раз взглянуть на своего павшего чемпиона.

— наверное, мне стоит произнести речь, — мягко укладывая оникабуто в землю, прошептал итто.
— ты был достойным, — громко и с выражением произносит демон, прикладывая руку к сердцу, — и погиб с честью, как настоящий герой!

драматическая пауза, что повисла в воздухе как возможность подобрать слова. итто хмурится, ловит себя на мысли, что не слишком хорош в выражении чувств и эмоций. он смахивает ладонью землю, засыпая жука и вздыхает, — ты никогда не будешь забыт.

за спиной слышится шорох и итто замирает, прислушиваясь; он чуть склоняет голову на бок, обращая взгляд через плечо, а после поворачивается, упираясь коленями в землю и поднимает испуганный взгляд на заставшую его жрицу.

— чего не спишь, подруга? — выпаливает итто, сдвигаясь в сторону, прикрывая собой следы своих раскопок.