там, во мраке небытия, там, где время останавливает свой ход, годжо сатору ругал себя за проявленную неосторожность. тонкие кости касались его тела, а хрупкие челюсти стучали в разнобой; стоило пошевелиться, как тысяча скелетов отзывалось скрипучим эхом. ловушка, предназначенная лишь для него одного, захлопнулась, заточив сильнейшего мага современности в своих чертогах.

а где-то там остались его ученики и коллеги, сражающиеся за право жить.

сколько невинных людей полегло на той бойне? чем все закончилось и что же все-таки стало с гето сугуру?

сатору откидывается на груду стонущих костей и стягивает повязку с глаз.

— надо же было так облажаться, — он цокает языком, оглядываясь по сторонам.

мог ли он избежать заточения? мог ли он предвидеть, что кто-нибудь посмеет захватить тело его лучшего друга?

его образ все еще стоит перед глазами, живой, как десять лет назад. лишь уродливый шрам и размазанные люди на платформе токийского метро портят целостность картины.

в голове все еще звучит его голос: такой же бархатный и спокойный, он вновь зовет его по имени.

сатору закрывает глаза, предаваясь болезненным воспоминаниям своей юности.

время в заточении течет мучительно медленно: сначала он пытался отсчитывать часы и дни, но потом понял, что это бесполезно. сатору знал (верил) что рано или поздно его ученики найдут способ снять печать и тогда, он выберется, чтобы избавить гето сугуру от поселившегося в нем паразита, а после предаст его тело земле со всеми соответствующими почестями.

они сделают это вместе.

он искал ее взглядом среди остальных, пока ученики наперебой рассказывали о событиях минувших дней.

двенадцать дней заточения.
двенадцать дней за которые произошло слишком много непоправимых вещей.

<…>
когда в ночи раздается звук мобильного телефона, сатору устало поворачивает голову на подушке; сон не идет: перед ним все тот же сугуру и мегуми захваченный сукуной.

как это могло произойти и есть ли в этом его вина?

он наблюдает как яркое свечение озаряет стены студенческой комнаты: заурядная утварь приобретает зловещие очертания скелетов, напоминая ему о былой темнице. он протягивает руку, не в силах больше слушать раздражающую мелодию, щурится от яркого свечения.

на экране входящий вызов от шоко. надо же.

сатору сбрасывает звонок, тянет руку чтобы вернуть телефон на место, но назойливая мелодия вновь нарушает привычную тишину комнаты.

он нехотя отвечает.

все еще злится что ее не было рядом.

* * * *

в этом баре он был впервые. официантка, дожидавшаяся его на входе, вздохнула с облегчением, как только заприметила его силуэт. он прошел до барной стойки, окинул взглядом знакомые вещи и оставил несколько купюр в качестве извинений.

— это я заберу, — закидывая женскую сумочку себе на плечо, сатору сгребает со стола все остальные вещи.

девушка услужливо провожает его в женский туалет.
— дайте нам две минуты, — повернувшись к официантке, попросил сатору. она кивнула и удалилась, а он не спеша прошел вдоль кабинок, остановившись перед запертой дверью.

— а я думал ты больше всех ждешь моего возвращения, — касаясь холодной поверхности закрытой двери, с сарказмом отозвался сатору. сосредоточив малое количество проклятой энергии в кончиках пальцев, он пробил место крепления замка; дверь открылась с плаксивым скрипом. в свете флуоресцентных ламп ее кожа кажется еще бледнее, чем она есть. когда шоко поднимает на него затуманенный взгляд, он прикладывает палец к своим губам.

— тссс, ничего не говори, — сатору подхватывает ее словно она ничего не весит, закидывает ее руку себе на плечо. сильный запах алкоголя перебивает привычный сладковатый аромат духов; ее волосы пропахли табаком, речь несвязная, вялая, она буквально теряет сознание в его крепких, теплых руках.

ему хватает мгновения, чтобы перенести их в ее квартиру: такую забытую, такую пустую. он бережно придерживает ее за талию, сбрасывает сумку с плеча, кидает на пол остальные вещи, а после с легкостью подхватывает ее на руки и несет вдоль длинного коридора.

ему не нужен свет, чтобы ориентироваться в квартире, которую он знает лучше своей собственной.

через широкие окна разливается лунный свет, тускло освещая до боли знакомую спальню. сатору мягко укладывает шоко на спину, снимает с нее туфли и небрежно бросив их на пол, садится рядом. взгляд снова застревает на фотографии в рамке, которую он видел уже множество раз. на снимке все трое — еще живы, молоды и счастливы; наивные улыбки, теплые солнечные лучи пляшущие на коже и летний ветерок, играющий в волосах — он отчетливо помнит этот день, когда они все втроем сбежали с занятий.

если бы он только мог вернуться в то время, если бы он только мог все исправить — он отдал бы за эту возможность все что у него было.

сатору сжимает рамку до тех пор, пока пальцы не побелеют, хочет швырнуть ее в стену, чтобы звук разбитого стекла пронзил безликую тишину так же как чужой образ пронзил его изувеченную душу. ему не хватает сил. вместо этого он аккуратно возвращает ее обратно на прикроватную тумбу прижимая пальцами снимок к поверхности.

на это невыносимо смотреть, зная, что где-то разгуливает оскверненное тело человека, который был (и до сих пор) ему так дорог.

сатору наклоняет голову, смотрит на шоко через плечо.
— ты нужна мне как никогда, — его голос тихий, сдавленный, — я не справлюсь со всем этим в одиночку, — он берет ее руку в свою и крепко сжимает.