кто же ты такой, нанами?

мучитель?
палач?

а может ты безликая справедливость или же злой рок?
смертельный яд или лекарство от паразитирующей болезни?

первая неделя после поимки и заключения сделки показалась махито сущим кошмаром. ад наяву. постоянная тревога, перманентное недоверие, безликая паранойя — все это чистое безумие в извращенной форме. временное спасение, предложенное в качестве ультиматума, оказалось сладким только на словах. на деле же горечь последующих дней отзывалась на коже болью и жгло не хуже раскаленного железа.

животное, закованное в строгий ошейник на коротком поводке у своего нового хозяина: того, кого так сильно ненавидел и презирал, того, кого проклинал за одно лишь существование.

теперь он в его власти.
игрушка, принадлежавшая лишь одному владельцу.

проклятия не спят, но махито приноровился беречь себя. в моменты, когда боль становилась нестерпимой, а силы покидали его, он сворачивался калачиком где попало, закутываясь в старый, клетчатый плед, который он нашел и присвоил себе.

все его тело изнывало от невыносимого голода: плечи сводило нестерпимой болью, а ребра пронзал лихорадочный озноб — он распространялся по венам, протекал вместе с кровью, затрагивая каждую клеточку организма, неутомимо (скорее навязчиво) напоминая о собственной слабости и немом бессилии.

он был похож на героинового наркомана — таких обычно показывают общественности в качестве плохого примера, снимая документальные фильмы, чтобы припугнуть молодежь. худой, осунувшийся, с впалыми щеками и темными кругами под глазами. его шрамы гноились и воняли разлагающейся плотью; он буквально гнил заживо, но даже не смотря на свое плачевное состояние, не сдерживал себя в колких остротах по отношению к магу. на его искаженном болью, бледном лице, все еще мелькала злорадная ухмылка.

<…>
тарелка с едой в очередной раз летит со стола, пачкая содержимым чистый пол. дешевая провокация. неуместный каприз. наживка, которую маг без труда проглатывает. мгновение и широкая ладонь грубо впечатывает шрамированное лицо в стол, стирая с его губ надменную ухмылку. их противостояние было похоже на танец на острие ножа. нанами с завидной ловкостью подавлял протесты махито, не оставляя сомнений в собственной решимости, а махито шипел от восторга, подпитываясь чужими эмоциями через грубые прикосновения.

он злился, каждый раз, когда властные пальцы разжимались, отпуская его.
зависимость? касания, даже столь грубые и болезненные тоже могут приносить удовольствие.

когда смрад гниения становится нестерпимым и жжет глаза, маг позволяет коснуться его души. прямое прикосновение. добровольная отдача. махито трепещет в предвкушении, переминается с ноги на ногу, судорожно облизывая подсохшие губы; острая корка обветренной кожи неприятно царапает скользкий язык.

чужая грудь методично поднимается и опускается под ладонью, махито чувствует недоверие, скользящую тревогу — незначительную, едва уловимую: ее можно распознать, заглянув глаза.

близость, не похожая ни на что другое. уникальная и единственная в своем роде. предназначенная только для них двоих.
полное слияние душ.
как же долго он этого ждал.

свой первый раз забыть невозможно. ему кажется, что он все еще чувствует это тягучее, обволакивающее тепло. оно подобно мягкому одеялу — бережно окутывает с головы до ног, даря чувство спокойствия и безопасности.

у нанами много негативных эмоций и махито готов забрать их все, с жадностью присущей дикой собаке, на грани смерти от острого голода. он заберет печаль, а следом горечь потерь, выманит ярость и тяготы прошлого, бережно соберет груз ответственности и оставит безмятежность как легкое послевкусие. он осушит его до дна, а насытившись, будет вести себя как прежде, изрыгая насмешки и издевки, продолжая делать вид и убеждая в первую очередь себя, что между ними нет ничего общего, и связь, которая лежит на поверхности — ничто иное, как плод его больного воображения.

после первого раза голод стихает на какое-то время, позволяя привести мысли в порядок: скука, слабость, ненависть к себе. махито не пугала изоляция, его все еще мучала жажда. мысль о людских душах была навязчивой, паразитирующей; она превратилась в болезненную гиперфиксацию, от которой не было спасения. самообман, разбивающий об скалы холодного взгляда.

его не волнуют другие души. его интересует только одна.

но он старается не думать об этом живительном тепле. о вкусе. приятных колебаниях проклятой энергии. он гонит прочь из памяти образ блондина, зарываясь в книги, которые находит в пустой квартире.

прошла еще неделя, прежде чем голод напомнил о себе вновь: к тому времени большая часть книг была уже прочитана, а телевизор, который служил фоном, не приносил какой-либо радости; махито с презрением комментировал происходящее на экране, периодически закатывая глаза.

<…>
первый свой побег он помнит отчетливо. забавно, не думал даже, что получится. снять ручки с окон было весьма предусмотрительно, и вероятно, сработало бы против человека, но против проклятия, которое может изменять свое тело как заблагорассудится — задумка на троечку.
махито в очередной раз ускользает в приоткрытое окно, предвкушая как соберет души невинных зверушек в округе: птицы, кошки, крысы — неважно, мелкая безвкусная подпитка лучше, чем ничего.

с каждым днем его прогулка становится чуть дольше — заигрывание с возможностью попасться заводит и будоражит. стоит нанами выйти за порог, махито расплывается в коварной улыбке, предвкушая долгожданную свободу. теперь каждый его день наполнен хоть каким-то смыслом: он ждет эти короткие вылазки с нетерпением и детским азартом.

* * * *

люди зависимые, падшие существа и махито действительно не понимает, что они высматривают в этих небольших светящихся штуковинах. его любопытство играет с ним злую шутку, когда внутренний голос подначивает стащить со стола кафетерия телефон, небрежно оставленный без присмотра.

эта вещь может вибрировать и издавать звук, на экране всплывают разные уведомления, а если коснуться пальцем, картинка сменяется, открывая доступ к новым возможностям. для проклятия, не разбирающегося в современных технологиях все это выглядит интересным и завораживающим. он возвращается домой раньше задуманного, желая уединиться со своей новой игрушкой. вот только надолго ее не хватает, а игла зависимости уже проникла в вену. махито наспех прячет вещицу, а сам вновь отправляется на поиски чего-то, что поможет ему включить разрядившийся телефон. кажется, он видел, как люди используют белый (?) провод, втыкая его в розетку. нужно найти такой же. да по скорее, ведь скоро тиран-надзиратель вернется домой. необходимо успеть.

<…>
ему кажется что вся его одежда провоняла, а запах табака прочно впитался в волосы. не стоило скитаться среди оживленной толпы: смрад людской сущности, который еще некогда был ему привычен и желанен, теперь вызывает отвращение. неужели все из-за того короткого прикосновения? чистота души мага не может сравниться с этими прокаженными, гниющими душонками. ах если бы была бы возможность их изменить… по своему образу и подобию. махито ощущает себя художником, лишенным красок.

возвращаясь в приоткрытое окно, он ловко закрывает его, изменяя палец под отсутствующую ручку. в его кармане брюк неуклюже топорщится провод, который он смог украсть по чистой случайности. все, о чем он думал и чего желал в мгновение ока растворяется в холоде чужого голоса.

он стоит к нанами спиной, замерев возле окна, медленно поворачивает голову, посматривая на него из-за плеча. во мраке комнаты, силуэт мага, смиренно сидящий в кресле, выглядит жутковато даже для проклятия.

у махито дрожь по телу. сводящее нутро волнение, разливается колким теплом, игнорируя кончики пальцев: они так и остались холодными, почти ледяными.

парализующая интоксикация.

махито поворачивается медленно, лениво, словно холеный кот, а не попавшийся щенок на месте преступления. он сохраняет спокойствие пока не замечает на столе разбитый телефон; улыбка пропадает с его лица и он с досадой поджимает губы; из груди рвутся раздраженные вопли и тут же сменяются на хриплые стоны, когда живот пронзает резкая боль. руки мага все такие же сильные, грубые, властные, исполненные венами: напряжение в них кажется запредельным.

махито невольно запрокидывает голову, слизывая проступившие капельки крови с губ. он смотрит в глаза нанами с немым вызовом и расплывается в язвительной улыбке, оголяя ряд белоснежных зубов.

— что ты, тварь, сделал с тем, у кого забрал телефон?

махито давит тихий смешок, а после разражается громким, безудержным смехом.
— хочешь знать, что я сделал? — переспрашивает специально, желая растянуть момент, — о, тебе бы понравилось, она так кричала.

его голос меняется, становясь более тихим, вкрадчивым.
— это был ребенок. девочка. глупая. наивная. она стала первой в моей новой коллекции душ, — махито не сдерживает смех, заливаясь во все горло.

нанами срывает крышу: то ли от тона преподнесённой истории, то ли от леденящего душу, звонкого смеха. вспыльчивый, раздраженный, озлобленный. живой. махито тоже хочет быть живым. по-настоящему.

проклятие в руках мага напоминает больше тряпичную куклу — легкую, почти невесомую, он собирает на себе все углы, пока разъярённый хищник терзает свою добычу.

боль пронзает тело, напоминая о собственной принадлежности этому миру.

ты еще живой.

ты еще чего-то стоишь.

махито падает, когда его швыряют в душ и тут же подскакивает, стараясь увернуться от холодной воды, но даже ледяной поток не может погасить вспыхнувшую страсть и жажду к жизни.

он цепляется за нанами, хватая его за грудки, напирает, смеясь в лицо и резким движением руки бьет лейкой по голове, выигрывая для себя пару секунд, чтобы выключить треклятую воду.

треск проклятой энергии, исходящей от мага, отскакивает от кафельных стен эхом. махито через силу трансформирует собственную руку, увеличивая ее в размере в несколько раз; он хватает его за горло и прижимает к холодной плитке.

— она хотела поиграть. мне не составило труда заманить ее в узкий переулок, а после, прижать к стене и долго вдыхать аромат невинного детского тела. она была сравнима со сладкой карамелью, а я был ужасно голоден, — махито интерпретирует свою историю на нанами: крепче сжимая его горло, он ведет кончиком носа по его шее, делая глубокий вдох, проходится языком по коже, слизывая холодные капли воды.

— знаешь, что она сказала перед смертью? — махито улыбается, обжигая ухо мага горячим дыханием, — она сказала, что у меня красивые глаза. как считаешь, она соврала?

махито отстраняется, заглядывая нанами в глаза.

как скоро ты поймешь, что все это выдумка?
как скоро до тебя дойдет, что люди не видят проклятия?