в тишине холодных кафельных стен, шоко устало подпирает щеку ладонью; кисть сводит болью, но она упорно продолжает выводить оставшиеся иероглифы в отчете о смерти; за эту ночь уже третий. после того, как сукуна обрел сосуд, проклятия словно взбесились — резкий и неконтролируемый всплеск проклятой энергии захлестнул город, сотни проклятий вышли на охоту. все бы ничего, вот только шаманов больше не стало, а теперь из-за нехватки рабочий силы, старейшины отправляют на миссии неокрепших, глупых первогодок, которые отлетают один за другим.

непомерное тщеславие и желание показать себя — прямой билет на тот свет. лишь некоторые из них понимают, что их ждет, но они ничего не могут с этим поделать — они не могут отказаться, не могут сбежать.
безмолвные, обреченные души, которым просто не повезло.

шоко ставит точку в отчете, собирает бумаги в стопку и ровняет по краю. отложив кипу в сторону, она вновь тянется к бокалу с виски; последнему умершему было всего пятнадцать. она делает глоток: касается губами гладкого края, оставляя на нем след от алой помады, неспешно гоняет алкоголь во рту и только потом глотает. ее отрешенный взгляд устремлен на тело, что смиренно лежит на столе патологоанатома под толщей белоснежной ткани; он ждет своей очереди, ждет, когда его отправят в морозильную камеру к таким же как он — тем, кому не посчастливилось, к тем, кто не успел дожить до двадцати.

слишком молодые. слишком неопытные. всего лишь пушечное мясо.
кажется, после смерти хайбары, много лет назад, старейшины на время успокоились, даже выпустили запрет на участие первогодок в миссиях.

и что теперь?

рабочий день уже давно подошел к концу, но шоко не спешит уходить. этот холодный, невзрачный кабинет, пропахший кровью и смертью давно уже стал для нее вторым домом. она доделывает оставшиеся дела: приводит в порядок рабочий стол, отправляет инструменты на дезинфекцию, собирает документы и раскладывает их по папкам, попутно ожидая, что сейчас эти тяжелые железные двери распахнутся с плаксивым скрипом, приветствуя в своих стенах очередную жертву, павшую от проклятия.

но этого не происходит.

шоко поднимает глаза на часы и медленно подходит к телу; она устало гоняет виски по стенкам бокала и аккуратно отодвигает ткань с обезображенного лица.

— пойду-ка я домой, а ты будь умничкой и присмотри тут за всем. договорились? — шоко допивает виски и ставит бокал на край. она натягивает ткань на лицо погибшего и толкает стол к холодильной камере: колесики отбивают умеренный ритм, проезжая по швам плитки.

она больше не злится, не тоскует; она вообще ничего не чувствует. кажется, что все ее эмоции выцвели и засохли, словно листья камелии на полуденном солнце, а после сильного ветра, который однажды поднял гето сугуру — они и вовсе обратились в пыль.

жизнь магов сурова и скоротечна — шоко понимает это лучше, чем кто-либо другой; через ее руки проходят десятки молодых магов, которые толком не успели пожить. годжо прав — если не остановить этот конвейер — от нового поколения ничего не останется.

иэйри собирается, гасит свет и проворачивает ключ в замке. внизу уже ожидает машина, иджичи как всегда любезно предоставил свои услуги. шоко садится на заднее сиденье и молча листает новостную ленту в телефоне, пока за окном мелькает до боли знакомый пейзаж: яркие вывески проносятся одна за другой. ей приходится приглушить подсветку — свет экрана слепит глаза; она скучающе просматривает события минувших дней. киётака пытается завязать беседу, задавая легкие, непринужденные вопросы; шоко отвечает вскользь односложными ответами, она поднимает глаза на зеркало заднего вида и ловит на себе его взгляд: пристальный, долгий. иджичи сразу опускает глаза, а на губах шоко проскальзывает насмешливая улыбка.

когда он вновь пытается заговорить, шоко меняется в лице: ее брови нахмурены, а взгляд устремлен в экран мобильного телефона. она смотрит как сообщения всплывают один за другим — читать не спешит, просматривает через уведомления.

ее холодные, тонкие пальцы касаются переносицы в легком массирующем движении.
— разверни машину, мне нужно вернуться в колледж и забрать кое-что, — тихо произносит иэйри, — потом отвезешь меня по адресу, который я тебе назову. без лишних вопросов.

дорога обратно в колледж не заняла много времени: шоко вернулась в кабинет, собрала все что может понадобиться и поспешила к машине. вечерние пробки заполонили улицы токио, время шло, а машина продвигалась слишком медленно: они даже не доехали до центральной улицы. после часа такой езды, иэйри не выдержала, она взяла сумку и покинула автомобиль, оставив иджичи в одиночестве.

* * * *

стук каблуков разносится эхом по этажу. шоко подходит к нужной квартире, касается двери и даже не удивляется, почему та открыта.

— я уж думал, на дороге жизни потерялась.

она слышит его голос и выдыхает.
живой.

— скажи спасибо, что вообще пришла, — огрызается шоко, бросая сумку на пол. она проходит в глубь квартиры и осматривается, — не дурно.

— ты должен был поехать в колледж, — ее голос звучит грубо и серьезно, поймав себя на этой интонации, она натягивает дружелюбную улыбку, — я шла пешком и очень устала, а ты даже не предлагаешь мне выпить, — она кивает в сторону кресла и пинает к нему свою сумку, — присядь, я сейчас подойду.

ей не нужно разрешение чтобы бесцеремонно пройти на кухню, открыть холодильник и достать из него банку холодного пива. она ловко поддевает колечко ногтем: звук открытия — услада для ее ушей. она споласкивает руки в раковине, но не найдя полотенца вытирает об джинсы и возвращается к нанами, делая несколько глотков. иэйри подходит, берет стул и пододвигает к креслу, а после садится и пристально осматривает окровавленные бинты и пот, стекающий с его лица.

— выглядишь херово и воняешь так же, — она делает еще один глоток, — кто тебя так?

шоко протягивает банку пива нанами.
— держи и не смей отрубаться, иначе прольешь и я очень расстроюсь.

она открывает сумку, достает все необходимое и надевает перчатки. касается бинтов и чуть тянет на себя; ткань засохла и прилипла, отходит с трудом.

— тебе будет больно, — сухо констатирует она и продолжает отрывать бинт, делая это очень медленно и аккуратно.

— если надо зашивать — шей. не нужно обезбола.

на ее лице проскальзывает ухмылка: — стараешься выглядеть крутым даже при смерти? расслабься, годжо здесь нет, — шоко убирает окровавленные тряпки и бросает их на пол. она обильно смачивает тампон антисептическим средством и прикладывает к кровоточащей ране.

— рана серьезная и довольно глубокая. сначала обработаю, потом зашью и уже только после этого буду применять обратную технику. по-другому никак. пока я работаю, постарайся оставаться в сознании — это очень важно, потому что, если ты отрубишься, ты можешь не проснуться. у меня здесь нет нужного оборудования, чтобы в случае чего тебя реанимировать. ты все понял? — ее голос спокойный, размеренный, а взгляд серьезный и сосредоточенный. она промывает рану раствором, меняя один тампон за другим: кровь не останавливается и шоко раздраженно прикусывает губу — все ее нутро содрогается в навязчивом желании закурить. прямо сейчас.

она прижимает тампон к ране и задерживает руку в таком положении: — ты единственный из нас кто смог вырваться из этого замкнутого круга боли и потерь, — ткань снова напитывается кровью, но уже не так быстро, как в первый раз.

— а теперь ответь мне на один вопрос, зачем ты вернулся? — она поднимает на нанами пытливый взгляд, пытаясь увидеть ответ в его глазах, берет чистую сухую салфетку в другую руку и медленно промакивает пот на его лице, аккуратно проходясь по лбу, щекам и подбородку.