Кто такая Паркинсон! Не знает он такую!

Пэнси до боли в челюстях стискивает зубы и яростно сжимает кулаки, отчего на ладонях остаются синюшные полумесяцы ногтей.

Никто не смеет её игнорировать. Никто не смеет считать её... никем?

Ноздри девушки гневно раздуваются, с шумом втягивая воздух. Дыхательные упражнения должны помочь успокоиться, но секунды бегут, с грохотом стуча в висках, а долгожданное успокоение так и не приходит.

- А ну брысь отсюда! Не путайся под ногами! — рычит Паркинсон на робкую первокурсницу, чей нос густо усыпан отвратительными веснушками. Девочка съеживается, покрепче прижимает к груди учебники и закусывает губу, чтобы не разреветься. Очевидно бедная овечка не привыкла, чтобы с ней разговаривали в подобном тоне. Вот только Пэнси плевать на чувства малявки — со своими бы разобраться.

Внутри всё клокочет, то скручиваясь в тянущий комок внизу живота, то раздуваясь и заполняя всё пространство грудной клетки, не давая вздохнуть. И Пэнси торопится покинуть давящие каменные стены Хогвартса, спешит вырваться на свободу, где прохладный ветер сможет остудить пылающий лоб.

- Чтоб ты сдох, Драко Малфой! — цедит сквозь зубы девушка, шагая по дорожке. — Чтоб тебя дементоры побрали!

Как он мог обсуждать её с Миллисентой — полукровкой! — да ещё и гадливенько улыбаться при этом?! А Булстроуд!.. Что эта корова о себе возомнила? Да как у неё вообще наглости хватило спросить у Драко, что между ним и Пэнси? Это не её собачье дело!

Слизеринка в сердцах пинает попавшуюся на пути ветку, вымещая на ней свою злость. Хотя, конечно, с большим удовольствием она бы сейчас вцепилась в волосы Миллисенте и окунула ее головой в унитаз. Увы, сделать это Пэнси могла лишь в своих изощрённых фантазиях: Булстроуд в разы превосходила ее в весовой категории.

И как только Малфой мог повестись на такую?
А впрочем, с чего она решила, что он повёлся? Вероятнее всего, просто умело делает вид, что ему всё равно на их ссору. Знает же, что ей донесут, вот и играет на публику, чтобы вызвать её ревность. Не в первый раз уже такое.

Паркинсон резко останавливается и хищно прищуривается.

Почему, Мерлинова борода, в роли жертвы всегда должна выступать она? Почему Драко флиртует напропалую с другими девушками, а она лишь молча бесится, наблюдая за этим? Почему не предпринимает ответных действий? Да захоти она, помани пальцем — и у её ног окажется любой слизеринец, а может, и рейвенкловец или даже гриффиндорец! Но нет, все эти долбанные годы она вела себя как примерная девушка, не давая Малфою поводов для недовольства или ревности. И что в итоге? Ценит он это? Да нихрена! А раз так, самое время отплатить ему той же монетой. Пусть не думает, что пока он развлекается, она будет страдать и как собака преданно ждать, когда же хозяин смилостивится и позовёт её обратно!

- Тедди-бой, — завидев в стороне знакомую фигуру, певуче окликает приятеля Пэнси. Любую другую Нотт сразу же превратил бы в жабу за подобное уничижительное обращение, но Паркинсон любила рисковать. К тому же она знала, что ей он ничего не сделает.

Изначально Нотт не был тем, с кем слизеринка планировала отомстить Драко, но если вдуматься, интрижка с близким другом — это даже лучше, чем с малознакомым парнем. Сильнее заденет.

- Как староста факультета должна тебе напомнить, что через полчаса все студенты должны быть в гостиной или своих комнатах.

Лучезарно улыбаясь, Паркинсон опускается на траву рядом с Теодором, вытягивая ноги.

Встреться они чуть раньше, Нотт вполне мог стать жилеткой, в которую Пэнси излила бы свои боль и негодование, но теперь, когда в голове брюнетки всё сильно переигралось, имело смысл придержать обиды на Малфоя при себе. Разумеется, она расскажет Нотту, но попозже, когда подвернётся подходящий момент, а пока...

- Прослежу, чтобы ты не забыл, — хихикает Паркинсон, изображая безмятежность, и лёгким изящным жестом смахивает с кудрей Нотта невидимую травинку. — Ты же не возражаешь? — будто бы ей не всё равно, заботливо уточняет девушка. — Кстати, а что ты здесь делаешь один?

Капли с её лица стекают и падают на край белой раковины, разбиваясь о холодный фаянс с тихим звуком, который кажется оглушительным в звенящей тишине пустого туалета. Холодная плитка под тонкими подошвами туфель кажется ледяной плитой морга. Тонкие пальцы с идеальным, почти траурным черным маникюром сжимают мрамор до ломоты в сухожилиях, до побелевших костяшек, будто пытаясь заставить его треснуть вместе с её выдержкой. Пэнси щурится зло своему отражению и совсем невесело надтреснуто усмехается. Сквозь пелену злых слез оно размыто, искажено. Девушка по ту сторону — не она. Паркинсон не может быть такой. Ей быть жалкой непозволительно.

Корона давит виски, впивается в кожу невидимыми шипами. Тяжелый холодный обруч, который она носила с такой гордостью. Наверное, потому Малфой так легко её сбрасывает — просто стряхивает, как дешевый аксессуар из масс маркет, даже не оглянувшись, куда упала.

Она кусает губу до привкуса меди и щурится до белесых танцующих мушек перед глазами, до физической боли, которая хоть на миг перекрывает другую, ту, что выскребает изнутри ржавым ножом.

Унизил. Вот так легко и просто. Пустоголовая и улыбчивая Булстроуд что-то прощебетала ему, коснувшись руки. И Драко, отводя взгляд своих льдистых глаз, бросил роковые слова через плечо. Словно Пэнси — одна из глупых пищащих девиц под дверью его спальни, ждущих, когда же их пустят на порог. Вот только ей не нужно разрешение. Она берет, не спрашивает и, о Мерлин, никогда, никогда не умоляет.

Если Малфой считает, что может пренебречь её гордостью, он сильно, до абсурдного ошибается. Она ему эту гордость в глотку вобьет. Чтобы задыхался.

В груди стремительно растёт чёрная дыра, ледяной вакуум, который не схлопывается, сколько бы Паркинсон не старалась приглушить душевную боль физической. Это не просто пустота, это активная, жрущая субстанция, холод, что впитывается в кости. Она впивается ногтями в ладони, оставляя на бледной коже багровые полумесяцы. Боль — настоящая. Боль имеет смысл.

Холодная влага стекает с лица. Жидкая соль мешается с пресной водой из-под крана. Соль сейчас везде. На языке, в душе, на растоптанной уязвленной гордыне.

Не на сердце. Никто не посмеет разбить ей сердце. Даже если этот кто-то — Драко Малфой.

За опущенными ресницами Пэнси прячет потерянные, выжженные глаза, щурится и моргает, силой отбрасывая воспоминания. Всё это больше её не касается. Не сейчас.

Злой ветер ерошит ей волосы, он пахнет озоном, мокрым камнем и близким дождем.

Она тянет руку к сигарете, которую Нотт молча протянул ей. Привычно сжимает между пальцев и глубоко затягивается, охватывая фильтр сухими, чуть потрескавшимися губами. Дым дерет глотку, обжигает, доходит до лёгких — маленькое удушье, которое так похоже на то, что она чувствует внутри. Никотин привычно кружит голову с первой тяги.

— Потому что мне так хочется? — вопросом на вопрос отвечает она. Голос звучит на удивление ровно. Ложь ощущается на языке чем-то липким, горчит. Она не желает вдаваться в детали, вываливать на Тео своё грязное бельё, пусть обман и очевиден. Красные лопнувшие капилляры на выбеленных белках, чуть припухшие веки и неестественная бледность говорят сами за себя.

Какая драма.

Нотт точно раскусит её ложь, она видит это по тому, как он чуть щурится, изучая её лицо. Но не всё ли равно? Думается, ему глубоко срать на причину её одиночества, как и ей на его решение уединиться вдали от всех.

Глаза Нотта напротив неестественно блестят, зрачки расширены, в них не прочесть ничего, кроме опасного пристального внимания. Он непривычно, непозволительно близко. Паркинсон намеренно сокращает это расстояние ровно на дюйм, протягивая сигарету обратно. Улыбается уголком губ — коротко, хищно, и бросает: -  Маггловские приблуды иногда не так плохи, верно? Помогают перебить вкус дерьма во рту.

Он сам поймет, о чем речь. В их семьях не бывает, как в сериалах, которые ей доводилось мельком видеть внутри маггловских магазинов на больших светящихся коробках. Кажется, они называют ту приблуду телевизором.

Запах одеколона Тео — сандал и что-то горькое, как полынь, мешается с её собственным ароматом. Они сидят слишком близко, их колени почти соприкасаются. Оба пропахли табаком и её духами. Коктейль, который она сама смешала и теперь вынуждена пить.

Паркинсон первая нарушает невидимую границу, лениво мажет языком по губной помаде, восстанавливая стертый блеск, и выдыхает остатки дыма в сторону, наблюдая, как он растворяется в холодном воздухе. Флирт так очевиден, так топорно исполнен, что саму тошнит. Пэнси давится приторной сладостью патоки, растекшейся на языке, но продолжает партию. Нужно играть до конца, даже если финал фатален. В конце концов, падать в одиночестве слишком скучно.

— Признавайся, у каких грязнокровных бедолаг отобрал пачку? — усмехается, сдувая упавшую на глаза прядь тёмных волос. -  Не поверю, что ты сам это купил.

Ей нужна реакция, любое действие, которое отвлечет её от мыслей. Нужно, чтобы этот вечер перестал быть о Драко. Пусть он будет о чем угодно, даже о ядовитом флирте с Теодором Ноттом.