В большом, очевидно, богатом доме культа вечного рая, Аказе как никогда неуютно. Так дискомфортно ему не было даже рядом с Мудзаном. Босс, а если быть точнее хозяин, вызывал не часто и разговаривал лишь по делу, поэтому визиты были краткими. Самое страшное, что могло произойти рядом с ним — это смерть. Умирать еще раз не хотелось, но такой исход был вполне ожидаем и логичен. А вот чего можно было ждать от хозяина этих владений, демон не предполагал. Такая неопределенность вызывала раздражение и немного беспокойства, но впрочем, нельзя было сказать однозначно, что больше сейчас доставляло дискомфорт Аказе: Доума, окружающая роскошь или все в совокупности?

Третья высшая луна — титул, который дается не просто из расположения, как иногда это бывает у людей, когда высокий пост занимает какая-нибудь бестолочь. Этот титул означает, что среди всех демонов, после самого господина Мудзана, по силе он третий. И если даже самый жалкий из созданий ночи был сильнее обычного человека, то Аказа и подавно мог бы вышвырнуть какого-нибудь богатея из собственного дома, заимев владения не хуже, чем у Доумы. Но правда заключалась в том, что в этом мире он ощущал себя лишним, роскоши и комфорта не заслуживающим, а стены даже ветхой лачуги давили на него, словно стараясь изгнать из себя чужака. Поэтому демон не имел постоянного угла, бродя по миру лишь с единственной целью найти достойного соперника. И находиться в стенах культа вечного рая не хочется, даже если второй высшей луны здесь нет.

А Доума вполне мог одним лишь своим присутствием сделать так, что третьей луне будет неуютно. Он искренне старался просто игнорировать источник раздражения, но блондина это никогда не устраивало. Демон позволял себе слишком много и действиями и словами, всякий раз выводя Аказу из себя. Но самое ужасное заключалось в том, что сделать вторая луна ничего не мог: сил, к сожалению, недостаточно, а Кокушибо неизменно напомнит про субординацию, которая действовала почему-то лишь в одну сторону.

И что же забыл в этом доме гость, своим статусом явно недовольный? Ничего, ради чего стоило посещать культ вечного рая. Просто необходимость, продиктованная волей Мудзана и той самой ненавистной до зубного скрежета субординацией. Аказа проникает на территорию незамеченным, впрочем, для демона это едва ли достижение: проскользнуть мимо одурманенных Доумой болванов, когда ты практически всесилен, не представляет из себя какой-то сложной задачи. Третья луна бывал здесь уже несколько раз, быть может два или три, поэтому к своему неудовольствию замечал, что по памяти неплохо в поместье ориентируется, но в основном вел его, увы, знакомый аромат второй луны.

Аказа в помещение прокрадывается тихо, застав Доуму в роли доброжелательного лидера секты. Демон морщится, находя это зрелище отвратительным: с таким лицом успокаивающе лгать девушкам, участь которых пропасть в чужом желудке. Вечный юноша и из темного дальнего угла видит, что девушки настоящие красавицы, а значит ждет их одна судьба — стать ужином для сердобольного хозяина. Некрасивых этот лицемер просто не жрет.

"Вот же ублюдок", — думает демон, наблюдая за собратом. Его тактичности хватает лишь для того, чтобы не вмешиваться, но сам прожигает взглядом чужую спину, царапая от раздражения и злости свою же руку, чтобы хотя бы болью сдерживать и отвлекать себя. Царапины от острых когтей, впрочем, затягиваются мгновенно, а боль спустя почти три сотни лет уже давно так не будоражит мозг.

Когда блондин все же заканчивает свое представление, Аказа выходит из тени, сжимая непроизвольно ладони в кулаки. Вторая луна его раздражает, эмоции накаляются с каждой минуток, особенно когда Доума пытается разыгрывать радушного приятеля и перед ним.

— Ближе к делу, — бросает юноша сквозь зубы, стараясь сохранять столь шаткое самообладание, чтобы не стереть хотя бы на несколько мгновений фальшивую маску второй луны вместе с головой. Задерживаться дольше, чем нужно, Аказа не хочет, потому не тратит времени на любезности, потому как чем больше проходит времени, тем меньше желания поддерживать невыносимую субординацию.

Аказа плотно сжимает губы, с недобрым прищуром смотря на блондина. Конечно же этот пустозвон будет медлить, выводить из себя. Предсказуемо, но в этом понимании демон все равно не может найти успокоения. Если бы он только мог быть достаточно сдержанным, то наверняка был хотя бы морально сильнее, но третья луна слаб, когда дело доходит до раздражения и злости. С терпением он может относится лишь к сильным людям, что по собственной наивности отказываются принять дар бессмертия. Они как дети, что просто не приблизились ещё достаточно к порогу смерти, чтобы испугаться. О, если бы он оставлял упрямцев в живых, то они наверняка бы искали его сами, когда колени начинали скрипеть, а лицо обрастало морщинами. Но какой прок от стариков?

Аказа ощущал превосходство Доумы не только в силе, но и в контроле эмоций. Говорят, что чувств у него совсем не было, за что его недолюбливали даже собратья. И это злило никак не меньше. Рядом с этим пустозвоном розоволосый ощущал себя слабее практически во всех аспектах, кроме может быть морали. Но какая мораль может быть у тех, кому за убийство и каннибализм уготован котел в аду, а не перерождение. Но Доума как бельмо на глазу, поэтому хочется сбежать из этого поместья как можно скорее.

Вечный юноша сжимает губы плотно до побеления, старательно игнорируя трёп Доумы. Если отвечать, то это наверняка растянется ещё на дольше. Едва ли тогда блондин заткнется, но если промолчать, быть может ему надоест? Терпение — не самое сильное и развитое качество третьей луны, а в такой компании он теряет его так быстро, как пьяница заработанные на подработке крохи. Правый уголок губ дёргается от раздражения, поэтому на очередной вопрос юноша все же отвечает.

— Я пришел сюда по делу, — сквозь зубы цедит Аказа, одаривая блондина взглядом с нескрываемым презрением. Все это время он даже старался на него не смотреть, уставившись перед собой на огонек свечи, не двинув головой, когда ему показывали вазу. Он не хочет чувствовать себя здесь "как дома". Он вообще нигде себя как дома не ощущает, и уж тем более не здесь. Может быть все же стоило рискнуть и ослушаться Мудзана, вдруг бы ограничился наказанием? Но в последнее время он был не особо довольным, так что страх потерять и эту жизнь оказывается сильнее отвращения. Хозяин давно доходчиво показал, что незаменимых не бывает, а луны, вне зависимости от ранга, в его глазах не ценнее гальки под ногами. Он дал силы им, значит может дать их кому-то другому.

Чужое прикосновение ощущается, будто касание раскаленного клейма, отчего юноша непроизвольно дёргается, перехватывая чужую руку за запястье, сжимая его с такой силой, чтобы сломать. Быть деликатным с бессмертным нет смысла, особенно если это такой отбитый ублюдок. Дыхание обжигает кожу, заставляя снова нервно дернуться. Выражение лица юноши тоже меняется: спокойная маска трескается, выдавая гнев владельца. Дёргается уже не столько уголок губ, но и глаз, а изо рта сквозь зубы слетает предупреждающее рычание. Едва ли Аказа боялся этого психа, который, как неразумное дитя, лез к дворовой псине. Псина может быть ошалеет от того, что к ней кто-то полез, но обязательно вцепится в руку, как придет в себя. Третья луна очень даже походил на бешеную псину, которая вот-вот готова была сорваться.

— Переходи уже к делу, — в последний раз предупреждает юноша, но Доума, видимо, ещё не наигрался, задевая  болезненную тему — потерю ранга. Третья луна ощущает чужой язык, на этом терпение уже окончательно иссякает. Юноша бьётся лбом о чужую голову, пальцы же просто отрывают чужое запястье, отбрасывая его с брезгливостью, будто бы ладони держали какой-то мусор. До мозга с запозданием доходит, что Мудзан ничего не поручал — это ловушка, потому что блондину, видите ли, скучно.

— Чертов ты ублюдок, ты за этим меня заманил? — нарушая всякую субординацию, Аказа переходит на крик. Его кулак врезается в чужой бок, пробивая довольно поддатлиавю для сильного демона плоть. Рука проходит насквозь, выходя из другого бока, после чего розоволосый поворачивается и бьёт в голову, пробивая кулаком череп. Для Доумы раны не смертельные, так что толку переживать. Вытащив окровавленные руки из чужого тела, юноша брезгливо их оттряхивает.

— Не трать мое время на свои игры, — бросает юноша, исчезая рядом с блондином, но появляясь в следующий миг у двери, с психом раскрывая её.