Она сидит на мягком кожаном диване в кабинете заведующей и внимательно следит за ходом стрелки на большом пластиковом циферблате: часы выглядят дорого, вряд ли больница выделила на это средства, вероятнее всего это подарок благодарного пациента. Сакура почти не моргает: ее большие зеленые глаза сопровождают большую стрелку часов, и как только та доходит до отметки «12», она переводит взгляд на женщину, что роется в ее документах.
— Я могу идти? — Интересуется Харуно.
— Можешь.
Она не ждала, что ей позволят уйти, поэтому рассеянно поднялась с дивана и на мгновение остановилась, оборачиваясь на заведующую,  — мои документы?
— Они останутся здесь на все время практики, переодевайся и иди домой.

Когда Сакура заходит в раздевалку, ее смеряют взглядом медсестры, что были с ней на операции, и переглянувшись шепчутся. Она замечает, как на нее искоса смотрят, но никак на это не реагирует: слишком устала. Спокойно переодеваясь, она замечает за собой, что былое стеснение куда-то исчезло; ей плевать что о ней думают, плевать обсуждают ли цвет ее нижнего белья – она просто хочет домой.

Переодевшись и спустившись на первый этаж, она замечает того красноволосого хирурга; все ее нутро кричит, а живот сводит колкой болью. Не желая встречаться с ним взглядом, она проходит мимо него быстрым шагом, уставившись в пол; к лицу прилила кровь, и в один миг Сакура ощутила жар в области щек и ушей.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

Он заметил ее, и даже что-то бросил в след, однако она вылетела из больницы на такой скорости, что не смогла расслышать что это было, поэтому все оставшуюся дорогу до автобусной остановки она пыталась соединить обрывки фразы воедино.

Плевать. Чтобы это ни было.

Очередной самообман.

* * *

Поднявшись на этаж и вставив ключ в замочную скважину, Сакура понимает, что квартира не заперта. Она тянет дверь и та податливо отворяется. Сакура хмурится, когда замечает незнакомую пару разъебанных кроссовок.

Только не это.

Она уже догадывается что ее ждет и начинает злиться заранее.

Сакура прикрывает дверь, кидает сумку на пол и проходит в зал: странный шум на кухне привлекает ее внимание. Неизвестный ей парень, которого она никогда прежде в жизни своей не видела, пытается сварить кофе, и делает это крайне неумело: перекипев кофе начинает плескаться на плиту, и пенка моментально засыхает, оставляя на белой поверхности уродливые коричневые пятна. Но Сакуру не так волнует грязная плита, сколько внешний вид молодого человека: голый, видимо только что из душа, этот придурок не придумал ничего лучше, как обернуться в чужое полотенце. Точнее – в ее полотенце. То самое, которое мать подарила ей в день переезда; Сакура ни разу не пользовалась этим комплектом, ей было жалко использовать его, и она берегла его до лучшего момента в своей жизни. Вот только этот момент так и не настал.

— Ты где это полотенце взял? — Ее голос груб и холоден, а кулаки сжимаются; ногти больно впиваются в ладони, оставляя после себя яркие отметины-полумесяцы. Парень оборачивается, желает доброго утра и интересуется как убавить огонь на плите. Сакура чувствует, как сперло дыхание, а грудь прожгла горечь обиды. Она подходит к незнакомцу и хватает его за волосы: он сгибается под силой ее хватки и просит ее отпустить, но она непреклонна. С силой утягивая его за собой, она распахивает дверь и выталкивает его в коридор; он, придерживая полотенце в районе своего «достоинства» просит хотя бы вернуть свои вещи, на что Сакура захлопывает дверь прямо у него перед носом.

— ЯМАНАКА! — Взвыла Сакура нечеловеческим голосом под шипение кофе в турке. Подскочив, она вырубила плиту и тяжело дыша двинулась в сторону комнаты соседки. 

Три грубых удара в дверь.

Какого черта?

Сакура распахивает дверь и переборщив с силой чуть не выносит ее с петель за один удар. В комнате соседки нет. Сакура подходит к ванной и слышит лишь шум воды.

— Нам надо поговорить. СРОЧНО. — Она нетерпеливо долбит в дверь кулаком, ощущая как нахлынувшая ярость скатывается в бессилие, застревая комом в горле. Она возвращается в гостинную, ходит по квартире словно лев в тесной клетке; от былой усталости не осталось ни следа. Заходит на кухню, берет турку и швыряет в раковину: перекипевший кофе разливается и пар поднимается вверх. Сакура упирается ладонями в столешницу, прокручивая в голове все то, что она сейчас выскажет, все то, что она терпела годами.

Вдох – выдох, выдох – выдох.

Как я ненавижу свою жизнь.

Сакура дрожащей рукой хватает стакан, наливает воды и делает несколько глотков, пытаясь успокоиться, но не совладав с эмоциями швыряет его в стену — в нескольких сантиметрах от появившейся из душа Ино.