в спокойной и размеренной жизни годжо сатору было всё и ровным счетом ничего. материальные блага воспринимались как данность, как и почтительное отношение в клане — он жил словно птица в золотой клетке, лишенный жизненного опыта и каких-либо чувств — безмолвная марионетка, терпеливо ждущая своего появления на сцене.

поступление в токийский магический колледж было событием трепетным и долгожданным. возможность покинуть родительский дом, начать новую главу в своей жизни и наконец обрести настоящую свободу — заветная мечта любого подростка. никакой тошнотворной опеки: бесконечных нравоучений отца и пристального взгляда чересчур заботливой матери. 

впервые за всю свою жизнь он мог быть самим собой, сбросив оковы нравственности и моральных устоев, что настойчиво вдалбливали в голову напрочь избалованного дитя.

нареченный сильнейшим по праву рождения, он никогда не сомневался в собственных силах, в своем предназначении и в том, что весь мир будет у его ног. так говорила его мать, раз за разом подкрепляя его и без того непоколебимую веру в себя.

вырвавшись на свободу, он был похож на стихийное бедствие, что вышло из-под контроля, безжалостно сметая все на своем пути. старшаки относились к нему с осторожностью, а старейшины не скрывали своего пренебрежения по отношению к юному дарованию. наглый, избалованный, несносный мальчишка никого не оставлял равнодушным: его либо боялись, либо ненавидели.

с шоко им было нормально. в силу спокойного и в меру уравновешенного характера сокурсницы, они без труда нашли общий язык — она помогала ему с учебой, выполняла почти всю домашнюю работу, а он исправно платил ей за это шелестящей купюрой. союз, обреченный на плодотворный успех.

все изменилось в один момент, резко, словно по щелчку пальцев.

с зачислением нового первокурсника жизнь годжо сатору заиграла новыми красками. в нем проснулись эмоции, которые он прежде никогда не знал: непримиримое соперничество, жадное любопытство и неприкрытое раздражение. привыкший к вниманию и одновременно лишившийся его, сатору затаил невысказанную злобу, что медленно сжирала его изнутри: она скребла длинными когтями по ребрам, мучительно напоминая, что отныне титул сильнейшего поделен на двое.

имя гето сугуру долгое время было у всех на слуху, оно витало в воздухе словно назойливое проклятие, которое нельзя было изгнать. редкая, уникальная техника, поставила отщепенца из семьи не-магов рядом с выходцем из самого могущественного клана.

непостижимо.

его образ, разительное спокойствие и рассудительность сводили с ума, осев стойкой неприязнью в ущемленном подростковом эго. внешний вид казался неправильным, фальшивым; его прищуренный взгляд, сдержанная улыбка, учтивые манеры и праведное поведение — сатору готов был поклясться, что все это не более чем лживая маска. он без устали оспаривал его суть, отказываясь принимать эту мнимую святость.

помнится, впервые слово «компромисс» он услышал от шоко, когда под тенью цветущей сакуры, прогуливая свое первое занятие, они никак не могли решить куда отправиться: в кафе или игровой клуб. терпеливо слушая в пол уха его бесконечный треп и возмущения, она нашла способ договориться — посредством хитрости и легкой манипуляции. да так, что он даже не сразу понял, с какой ловкостью и легкостью его обвели вокруг пальца.

испытывая на себе ежедневное напряжение, что создавали мальчишки, она по первости даже пыталась сгладить углы, применяя все возможные уловки и уговоры, наивно веря в благоразумие каждого.

вот только…

годжо сатору не ошибается дважды. он не привык подчиняться, идти на уступки и прислушиваться к мнению других. в этом просто не было необходимости. взращённый в теплице родительской любви и безграничной вседозволенности, он раскрыл в себе все те пороки за которые в обычном обществе можно получить по лицу: обескураживающая наглость, непомерная самоуверенность и юношеский максимализм возведенный в абсолют. он — надежда и будущее, он — ребенок, которому судьбой предначертано быть сильнейшим шаманом, когда либо живущем в этом мире. он тот кто может поставить весь мир на колени, спасти его, либо стереть с лица земли.

ежедневные споры стали своего рода ритуалом, сокровенной близостью душ, что часто заканчивалась жестоким мордобоем. ни о каком «компромиссе» и речи быть не могло — жгучее желание сбивать костяшки в кровь об лицо своего товарища обернулась пагубной привычкой, эдакой эмоциональной разрядкой, помогающей привести мысли в порядок.

этому челкастому выродку стоит отдать должное. сугуру уникален в своей простоте и непостижим в своей сущности.

у него странное обаяние: скользкая, уклончивая ухмылка, хитрый прищур и приторно сладкий тон, от которого каждый раз становится не по себе. живое олицетворение греха, словно симптом смертельной болезни; его вкрадчивый голос просачивается под кожу, царапает изнутри, заставляя нутро рассыпаться пеплом.

его провокации очевидны, лежат на поверхности словно пышные бутоны лотоса: улыбка, жесты, проклятая энергия, искусно подобранные слова и бесконечное заигрывание с интонацией. провокатор. безумец, слепо ступающий по самому тонкому льду, упивающийся адреналином и чувством опасности; ему хватает смелости бросать негласный вызов подлинному величию и это величие послушно отзывается на его зов — добровольно вступая в умело расставленные ловушки.

сатору открывает глаза и его тело прошибает озноб. гето сугуру непозволительно близко: по телу мурашки и колкая дрожь, а на губах чужое дыхание, что обжигает не хуже открытого огня. взгляд устремляется в глаза напротив и слова застревают в горле, навсегда оставшись невысказанными.

са_то_ру годжо.

собственное имя, сорвавшееся с чужих губ, словно удар хлыстом по обнаженной спине — голос как тихий ручей, врезается в память гулким эхом, четко отпечатываясь где-то на подкорке, воспаленного высокомерием, сознания. сатору выдерживает зрительный контакт с завидной стойкостью несмотря на то, что внутри все клокочет и воет раненным зверем.

ранее никто и приблизиться к нему не смел. какая наглость.

но это лишь начало.

грубый тычок в грудь — провокация, доведенная до совершенства.

сатору с нескрываемым омерзением опускает голову, смотрит на уродливо распластанную мокрую тряпку, влага которой впитывается в одежду. он берет ее за край, брезгливо придерживая кончиком большого и указательного пальца, вытягивает руку, отстраняя вонючую ткань в сторону и поднимает взгляд на сугуру, полный возмущения и еле сдерживаемой агрессии.

— серьезно? — цедит сквозь плотно сжатые зубы и чувствует, как последние крупинки самоконтроля таят в чужом спокойствии. он дышит глубоко, размеренно, отчаянно стараясь обуздать внезапный гнев, в то время как его щеки и уши горят адским пламенем. сатору разжимает пальцы, роняя тряпку на пол, вытягивает руку в сторону сугуру, удерживая средний палец большим и целится, прищурив один глаз. он представляет размазанное по стене тело сокурсника и его дрожащий голос в отчаянной мольбе о пощаде. пальцы издают щелчок, но ничего не происходит.

рано.

мокрое пятно в области груди неприятно прилипает к телу. сатору ни за что не спустит ему эту выходку с рук.

— подними пока стулья, я схожу за водой. пожалуйста.

не гоже сильнейшему шваброй махать, однако подняв взгляд на товарища — одаривает его своей самой лучезарной улыбкой, так, что пластырь на переносице вновь отклеивается, оголяя свежую рану. сатору поднимается с нагретого места и резким движением руки сметает стулья и парты в сторону, мебель с оглушающим грохотом слетается к стене, освобождая пол для уборки.

он смотрит на сугуру.

— так? — на его губах ухмылка, а в глазах азарт. он наклоняется, поднимает тряпку и подходит к нему, бережно укладывая вонючую ткань на его плечо.

— кажется, я отлично справился, — он аккуратно касается его челки, поправляет прядь, что пострадала от поднятого ветра и завернулась небрежной волной.

— еще поручения будут, мастер-сугуру? — в его голосе откровенная издевка. он бесстыдно заглядывает в глаза сокурсника, подавляя рвущийся смешок, обходит его со спины и укладывает широкую ладонь на другое плечо, склоняясь к его уху.
— если что, обращайся. я всегда к твоим услугам.