you fell away,
what more can i say?

кончики пальцев небрежно зажимаю струны, и звучание становится грязным, с примесью шумов и лишних призвуков. иногда неприятный лязг остро царапает слух, словно ножом по стеклу, но кому не похуй в этой убогой богадельне? он давно перестал стараться, здесь уж точно, где на полсотни человек не найдется и один, кто хотя бы понимает, что такое правильный аккорд. его мягкий глубокий баритон опускается на две октавы ниже, становится тяжелее, громче — то, что нужно, чтобы перекрыть посредственную игру на гитаре, крики публики, узнавшей знакомые строчки, и его собственные назойливые мысли. последние все настойчивее лезли в голову как надоедливые мухи, раздражали, и сколько бы он ни заливал их алкоголем, отгонять их становилось все труднее. глухой грубый звук бас-гитары не в такт — и он понимает, что пропустил свою партию в проигрыше, но басист, привыкший к его распиздяйству как мог залатал очевидный проеб, чем заслужил одобрительный кивок и очередную банку пива нахаляву.

the feelings evolved,
i won’t let it out

чертова влажная духота давит со всех сторон, вытяжка уже давно не справляется и теперь воздух, перенасыщенный ароматами всех мастей: потом, алкоголем, дымом, тяжело висит под потолком, лишая остатков кислорода. редкие яркие вспышки света режут глаза, четкими линиями выхватывая тела, хаотично двигающиеся на танцполе в такт басам, прижимающиеся друг к другу и теряющие всякую значимую дистанцию.

в горле нещадно першит, голос в контраст становится вкрадчивым, с резкой звучной хрипотцой, которую придают старые разъебанные в хлам колонки, доживающие свой век в этом дешевом рок-клубе на задворках города ангелов. он давно забил на свои песни, исполняя исключительно чужие хиты ради пары лишних банкнот, очень быстро усвоив что перепевка smells like teen spirit и californication намного доходней, а когда ты живешь без папочкиного проведения на земле – это внезапно оказывается важно. никому не всрались его душевные излияния про семейные проблемы, обиды и одиночество, а личная драма, по его меркам вселенского масштаба, нисколько людей не интересовала. опьяненная в своем безумстве толпа неистова, шумела, подвывала невпопад строчки знакомого хита.

why won’t you die?
your blood in mine
we’ll be fine
then your body will be mine

подхватывает за горлышко тяжелую бутылку с янтарной жидкостью, стоящую прямо на обшарпанном полу, зубами вытаскивает пробку и делает пару больших глотков – музыка мешается с виски и дурманит голову с очередной порцией алкоголя. пойло мерзотно теплое, но мысли в его голове настолько отвратны, что дешевый алкоголь, в сравнении с ними растет в цене. ядовитая ухмылка на губах с горечью спиртного растворяется в последнем куплете. с тошнотворной нежностью заботливо рассматривает бутылку, в которой осталось всего пару глотков, и в порыве выливает остатки выпивки прямо на себя, провоцируя новые возгласы восторженной публики. фонограмма сменяет живую музыку сразу, как только он заканчивает петь, отключив выстраданную на последние деньги б/ушную гитару, закидывает ее за спину и шумно сплюнув на пол, спрыгивает со сцены, уверенно направляясь к барной стойке.

а ведь он правда старался.

старался найти свое место хотя бы в этом мире, старался увидеть плюсы в том пиздеце, к которому привела всего одна необдуманная капризная выходка. терзался мыслями, что недостаточно сильно хлопнул дверью, что он не услышал, не увидел, не понял как ему блять больно. гадко, мерзко, досадно. отчужденно. как он сильно, яростно жаждет его одобрения, признания, гнева, злости… внимания. неужели за столько тысячелетий адам не заслужил хоть чего-нибудь, кроме надоевшего «первый человек»? титул, конечно, ебейше важный, но не когда его произносят эти вышколенные серафимы, всегда сука смотрящие на тебя свысока в своем покровительственном презрении.

адам снова натворил хуйни? уснул на собрании? непотребно выражался и нагрубил михаилу?

какой ужас. неприемлемо. но что мы можем, это же его сын. как жаль, что он стал таким.

засуньте себе в задницу свои сожаления пернатые пидоры.

еще бы он обращал внимание на это кудахтанье.

отчужденность лишала покоя, отравляла существование даже в раю, и его любимые крестовые походы в адские чертоги теперь были лишь тенью былого удовольствия. пока его не осеняет просто не ебись какая гениальная идея, настолько абсурдная и нереальная, что он сразу понимает — это оно.

впервые он идет в обход сэры, старшего серафима, его наставницы – охуеть какой крутой шишки — самовлюбленной щепетильной суки, приставленной к нему в роли наблюдателя и няньки на пол ставки. попасть в зал советов самостоятельно без нее у него не было никакой возможности, а ему было очень важно встретиться с другими высшими. но он на то и адам, что уже давно прошарил все обходные пути.

стеклянная комната позади основного зала негласно называлась среди ангелов «курилка». разумеется, они не предавались пагубному употреблению табака – курение на небесах воспрещалось столь же строго, как на рейсах «аэрофлота». ангелы отдыхали здесь от не ебись каких серьезных «взрослых» дел, обычно собираясь просто попиздеть за местные небесные сплетни и новости.

адам без труда выцепил миловидную брюнетку с коротко подстриженными крылышками, по совместительству нового секретаря всея собрания серафимов, и натянуто улыбаясь, насколько возможно вежливо озвучил свою просьбу — провести его в главный зал. но эта мелкая крылатая пизда сходу начала затирать за устав, и предложила подать прошение через своего командира. что блять? да кем эта сука себя возомнила. крышу ему тогда снесло быстро и без шансов на возвращение, он даже не помнил, как чуть не разнес одну из стеклянных стен с треском впечатав в нее хилое тело серафимки.

нравоучительные лекции сэры у него давно не вызывали никаких чувств кроме дикого желания съебаться и не тратить свое время. но в этот раз она была реально в бешенстве, никогда не поднимавшая голос, эта фурия целых полчаса плевалась ядом, трясла перед его лицом какими-то бумажками, грозила наказанием – пизди больше – и под конец выдала уничижительное «ты не достоин быть его сыном». ответка ей прилетела незамедлительно, уязвленное самолюбие не оставило разуму никаких шансов. в своем праведном гневе, небесный отпрыск выслал серафима нахуй, при этом добавив, что она может сходить прям на его первый, открыл портал и показав средний палец съебал в неизвестном направлении.

сначала адам был чертовски горд и доволен собой, прокручивал в памяти произошедшее, жалея только, что не высказал этой курице все, что о ней думает. он не вернется назад, даже блять не надейтесь. посмотрим, как вы справитесь без «первого», особенно когда близится истребление –игрушка, брошенная ему серафимами, чтобы не так сильно доставал и был занят хоть чем-то кроме непрерывных походов за земными утехами. в подтверждение серьезности своих намерений скрыться с радаров, он притушил способности и с маниакальной осторожностью заметал следы, сменив пару городов, пока все же не осел в лос-анджелесе.

какого было его удивление, когда день истребления прошел, а за ним так никто и не явился. он ужрался в ту ночь до беспамятства, набил кому-то бомжу морду, зачем-то пытался спиздить банкомат, в итоге, не сумел даже с места сдвинуть огромный металлический ящик, с досады обоссал его и почти сразу вырубился рядом на лавочке. жуткое похмелье и поглощающая темная дыра внутри — все что ждало его на утро. никто не пришел.

ночи болезненного самоистязания и безуспешные попытки утопить в алкоголе собственное кровоточащее тщеславие. несбывшиеся ожидания, разбитые на багровые грязные осколки, медленно и болезненно собирали его заново, разделяя все на «до» и «после». сколько раз он хотел просто открыть этот ебучий портал, жмурился, вспоминал обиду, искусственно распалял раздражение и гнев – да и пошли вы все.

— угостишь выпивкой, красавчик? – с трудом фокусируется на подсевшей к нему девушке, проглатывая чуть не слетевшее с языка «ты кто блять такая?». блондинка, склонив голову, довольно откровенно его рассматривала и хоть видно было ее беспородность уличной шавки, выглядела довольно притягательно и опрятно для такого места. она закидывает ногу на ногу, совершенно случайно оголяя точеное бедро, и он уже готов провести с ней остаток этой под копирку однообразной ночи, лишь бы не в одиночестве. но внезапно только вяло качает головой и уперевшись ладонями в барную стойку встает, повинуясь дикому желанию свалить отсюда, выйти хоть в окно или нахуй, лишь бы избавиться от давления этих стен.

свежий воздух не приносит долгожданного облегчения, наоборот становится душно как в пекле и невыносимо тащит серой. не узнать дьявола, по совместительству владыку вся ада, пафосно ожидающего его в затхлом темном переулке, было невозможно. несколько секунд адаму требуется чтобы осознать происходящее, еще несколько чтобы поверить и не охуеть. алый всполох сигареты разгорается ярче, когда падший вдыхает дым, и на его лице отчетливо проступает усталое едкое раздражение.

— стендап-клуб дальше по улице. я бы проводил, но не хочу светиться в компании люцифера, — редко когда называл его по имени; вообще он называл его как угодно, при личных встречах, естественно, ограничиваясь только безличным обращением. но сейчас, самодовольно растягивая гласные, адам склонил голову набок и смотрел на него чуть задрав голову, явно наслаждаясь происходящим.

сколько раз он прокручивал в голове этот момент, как остервенело его ждал, представлял, как вышлет нахуй пернатых мудил и будет высылать пока ему не надоест. но за годы, проведенные на земле задор мести поутих, сменившись усталостью и безразличием. а желание вернуться прекрасно купировалось обидой – какого хуя так долго? и тем более он и мысли не допускал что по его душу явится сам люцифер.

— ошейник не жмет? или ты так отчаянно жаждешь прощения, что выучил команду «служить»? – еще одна затяжка, еще несколько подаренных секунд, чтобы увидеть падшего, оценить реакцию на слова и нескрываемо насладиться ей. – я не вернусь. – отрезает легко, как будто не хотел этого все проведенные на земле годы. — хозяину привет.

у кое-кого скверное чувство юмора, создатель мог по щелчку стереть вселенную в пыль и за неделю воссоздать новый мир из ничего, мог бы в мгновение вернуть адама домой. но заместо этого перед ним возвышается на пожарной, блять, лестнице низвергнутый ангел и просит вернуться наверх. это что шутка какая-то? ну да. у него ведь на все свои замыслы, пути неисповедимы? очередной урок? ему? падшему?

— сука, жрать охота, — внезапно бросает на отъебись цинично и нагло, растирает ладонью затекшее плечо, тоскливо переводя взгляд в сторону яркой неоновой вывески круглосуточной забегаловки. он действительно не помнит, когда последний раз ел, да и тратить бабло на еду, когда его не хватает на бухло… ага, сейчас. у дьявола наверняка налички адски неприлично много, пусть платит хули.

— пошли, угостишь меня поздним ужином, можешь взамен поплакаться как ты дошел до жизни земной. все равно же не отвалишь от меня просто так.

в закусочную заходит первым, бегло пробегая взглядом по полупустому залу и немногочисленным посетителям. заваливается на диван за самым дальним столиком, пристраивает гитару рядом и даже кидает люциферу потрепанную карту меню, он-то все равно знает всю местную кухню наизусть.

— и как же ты собрался меня возвращать? – кладет одну руку на спинку дивана, другой жестом подзывая официантку. – доступ в рай тебе закрыт, в ад походу тоже, раз ты все еще здесь. открыть портал могу только я, если сам захочу. а на твои приторные искушающие речи у меня, знаешь ли, иммунитет. однако видеть твою слащавую рожу изо дня в день нет никакого желания. тупиковая ситуация не находишь? абсурдная. все как он любит.

раздраженно барабанит пальцами по спинке, наблюдая как люцифер с преувеличенным вниманием изучает меню, делая вид что абсолютно его игнорирует, а его возращение домой дело уже решенное. ну кто бы блять сомневался.

— слушай, люцииик, — тембр голоса меняется на мягкий вкрадчивый, он убирает агрессию и неприязнь, сейчас старательно копируя поведение сэры, — мы оба знаем, что ты — самый худший вариант из всех, кого могли отправить за мной. что я никогда, ни за что не вернусь в рай под твоим крылом, даже если земля разверзнется и ад поглотит все сущее в апокалиптическом припадке.

это очередная грязная циничная игра, где с одной стороны самый коварный и искусный игрок, какого только знала вселенная, а с другой – не особо умеющий в интриги, но люто фортовый первый отпрыск.и если карты сданы, то почему бы не попытаться.

— кстати, не хочешь захватить землю? раз уж ты здесь. навести шороху, принести смерть и огонь в бренный мир? напомнить ему, что прав на этот мир у тебя не меньше? – выпаливает скороговоркой, заговорщически понижая тон, и довольный своей выходкой, ждет реакции падшего, тут же открывая бутылку холодного светлого.