когда опадут последние листья, ты вспомнишь обо мне.

аластору редко снятся сны, но сегодняшняя ночь стала исключением; лежа в своей постели, окутанный мраком комнаты, он ворочался, обливаясь холодным потом. ему снился лес — такой мрачный и холодный, что все его нутро сжималось от нарастающей тревоги; яркий свет фонариков мягко скользил между крон деревьев, а вой полицейских сирен и лай собак был отчетливо слышан где-то совсем рядом. он проснулся от звука выстрела, подскочил не в силах отдышаться, чувствуя как когтистые руки страха сжимаются на его горле. сердце билось в груди, подобно маленькой птичке, запертой в клетке; леденящий страх сковывал тело дрожью.

аластор никогда ничего не боялся.

возможно, причиной тому стал стресс: повышение, которого он так долго ждал было почти в его кармане, за исключением лишь незначительного конкурента, который постоянно пытался вытеснить его из гонки за личный эфир. этот никчемный, жалкий сопляк то и дело выслуживался перед вышестоящим руководством: беспричинные подарки, сладкие речи и чересчур навязчивое поведение. для аластора – любое его проявление стало нестерпимой оскоминой на зубах. в своих самых сокровенных мыслях он ни раз представлял как расправится с этим выскочкой – медленно и мучительно.

но он не планировал убивать его.

но все же планам свойственно меняться.

в тот день, который ничем не отличался от всех предыдущих, все шло не так как обычно: ежедневные ритуалы не приносили ясности мыслям, а отточенные и выверенные жесты были небрежными и рассеянными; несвойственное волнение щемило грудь, принося давящее чувство дискомфорта. плохое предчувствие сопровождало его все утро и целый день, вплоть до момента объявления результатов.

под конец рабочего дня их всех пригласили в кабинет руководителя и аластор, уверенный в своей безоговорочной победе, никак не ожидал услышать имя своего конкурента. его сердце в моменте пропускает удар, а злоба теплится под кожей, словно паразит; он плотно сжимает зубы, выдавливая из себя улыбку, с губ срываются фальшивые поздравления.

веди себя достойно, аластор.

проглатывая ком бессильной ярости, он продолжает улыбаться, осыпая оппонента восторженными речами: крепко пожимая его ладонь, он желает творческих успехов и преданных радиослушателей, а закрывая глаза представляет, как тот захлебывается в собственной крови.

никто не видит перемен.

аластор возвращается домой, закрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной. он прикрывает глаза, медленно втягивает воздух ноздрями и шепотом считает до десяти: жалкая попытка успокоится оборачивается безудержным всплеском некогда сдерживаемой злобы. мелкая утварь, спокойно покоящаяся на ближайшем комоде разлетается в разные стороны: горшок с растением глухо ударяется об пол, извергая из себя влажную почву; ключи, неразобранная почта и телефон так же летят на паркет.

холодными цепкими пальцами аластор хватается за края комода, сжимая их с такой силой, что костяшки начинают бледнеть, он всматривается в свое отражение в зеркале: на лице животный оскал, пугающий его самого. одного удара достаточно, чтобы исказить собственное отражение: зеркало покрывается мелкой паутиной разделяя некогда цельную гладкую поверхность зеркала на острые, угловатые осколки.

боль отрезвляет, приводит в чувства и помогает успокоится. с пальцев струится теплая кровь.

он опускается на пол, зарывается руками в волосы и тихо смеется. трагичность момента нарушает лишь протяжный телефонный гудок. аластор пренебрежительно возвращает трубку на место и подбирает фотографию в рамке, на которой изображен он и его уже давно почившая мать; он мягко касается подушечкой пальца ее лица, проводя по холодной поверхности разбитого стекла.

— ты еще будешь гордиться мной.

поток его нескончаемых мыслей прерывает телефонный звонок, он, словно болезненная пощечина — выдергивает аластора из сумасбродных размышлений обратно в зыбучие пески реальности.

он медлит, прежде чем поднять трубку.

она – другая – черно-белая инверсия привычной певчей пташки: всегда радушная и улыбчивая – в моменте мрачная и загадочная. аластор не успевает переключиться и что-то ответить – она уже повесила трубку.

а ведь он и так планировал ее навестить, планировал разделить с ней свой триумф, а вместо этого ему приходится отмывать запекшуюся кровь с пальцев.

он приводит себя в порядок: переодевается, поправляет прическу, протирает очки, водружая их обратно на переносицу и берет припасенную бутылочку красного вина. перешагивая порог, он оставляет позади самобичевание и злобу.

тон ее голоса осел в памяти, зарождая внутри некие сомнения. аластор останавливается перед ее домом, окидывая его взглядом, а после не спеша поднимается по скрипучим ступеням, что плаксиво отзываются под его ногами. он отворяет дверь.

— рози? — изображая приторную улыбку, взывает аластор. он застает ее поникшей, увядающей.
— рози, что случилось? ты ранена? — аластор встает перед ней на одно колено, ставит рядом с собой бутылку вина и берет ее руки в свои: его не смущает липкость и вязкость крови на ее пальцах. он склоняет голову в бок, выглядывая из-за ее плеча.

аластор не требует с нее объяснений, он мягко касается ее щеки пальцами.

— не волнуйся, я рядом.

аластор поднимается с колен, прихватывая с собой вино, обходит рози и медленными шагами проходит на кухню, где брызги крови хаотично окрасили собой светлый гарнитур и стены.

— никогда бы не подумал, что такая хрупкая девушка как ты, моя дорогая, сможет провернуть нечто подобное! поистине, я восхищен! — аластор не скрывает улыбки и восторга в голосе, он пинает носком лакированного ботинка руку умершего и наклоняется, рассматривая его раны.

в его голове мысли кишат словно разъяренные пчелы, оберегающие свой улей.

они из одного теста.

аластор перешагивает труп, ловко ставя ногу в нескольких сантиметрах от багровой лужи крови, что небрежно растеклась по кафелю; выдвигает ящик, достает штопор и как ни в чем не бывало вскрывает бутылку вина. он знает дом рози так же хорошо, как и свой.

пока она пребывает в ужасе от собственной жестокости, аластор, напевая себе под нос незатейливую мелодию разливает вино по бокалам.

— надеюсь ты не успела вызвать полицию, — в глазах аластора лукавый блеск: — мы сами здесь все приберём, — он протягивает рози бокал и звонко ударяет об него своим.

— однако, — аластор делает небольшой глоток вина и прикрывая глаза, выдыхает, смакуя вкус: — я хочу знать подробности, все мельчайшие детали. как его звали? джордж? эндрю? а может быть билл?

взгляд аластора блуждает по платью рози, подмечая кровавые следы на манжетах и подоле. он настолько поглощён предвкушением того, как они вместе будут избавляться от трупа, что вовсе позабыл об акте возмездия, который собирался планировать весь остаток вечера, выбирая своему оппоненту самую кровавую расправу.

— ну же, дорогая, улыбнись! — он берет ее за подбородок, заставляя посмотреть в свои глаза, — красный тебе к лицу.