все это напоминает дурной сон после безудержной попойки, бредовую галлюцинацию воспаленного разума после нескольких дорожек ангельской пыли.

но даже тогда не было так погано как сейчас.

блиц не помнит, чем закончилась та ночь, не помнит, как вернулся домой. в его измученном сознании обрывки разрозненных воспоминаний: они словно голодные звери, рвут друг друга на части. его беспорядочный сон чуткий, тревожный: реальность ускользает словно песок между пальцев, как и все что когда-либо было ему дорого.

так было всегда и он просто не в силах что-то изменить.

бесконечный, замкнутый круг боли и отчаянья.

блиц не помнит, как вливал в себя литры дешевого пойла, не помнит, как проклинал столаса во всеуслышание, оскверняя и перечеркивая все хорошее что когда-либо было между ними.

а было ли?

блиц не помнит, как сцепился с охранником в баре, заведомо зная, что проиграет этот бой. он не помнит, как заблевывал пол в своей небольшой квартире, свесившись с дивана словно мокрая половая тряпка. как хорошо, что луна ушла к подруге, как хорошо, что она не видит как жалок ее отец.

он снова проверяет диалог со столасом – неосознанно, машинально. с этим ебучим принцем, который решил все усложнить. злость накатывает резким порывом, высокой волной, что захлестывает с головой. в моменте – блиц набирает сообщение, не скупясь на эпитеты в адрес принца, в моменте – блиц стирает все что написал; он сжимает телефон в руке до побелевших костяшек, а после швыряет его на пол и тот с глухим шлепком утопает в рвотных массах, так же, как и блиц в неожиданных, удушающих его сомнениях.

его руки дрожат, когда он ощупывает рвоту в поисках телефона, его разум отказывается воспринимать происходящее.

пошел на хуй, столас.

бессилие простирается глубокими ссадинами на окровавленных костяшках, гноящимися ранами где-то глубоко в душе. он уходил бесчисленное количество раз, бросал каждого, кто заявлял на него права, но никогда еще не испытывал и тени сожаления.

что изменилось?
почему ему так сложно отпустить столаса? если все дело в гримуаре, то почему ему так невыносимо видеть его в чужих объятьях?

перед глазами снова он: пьяный, кокетливо улыбающийся какому-то мудаку; его образ настолько четкий и яркий, что блиц уже не понимает, что есть реальность, а что проделки беспокойного сознания: его тихий, бархатный голос, лукавые улыбки и томный взгляд никак не идут из головы — он – дьявольское наваждение, самое желанное яблоко в эдемском саду.

неужели он тогда говорил всерьез? неужели статный принц вроде него действительно способен испытывать чувства к такому отребью как блиц? все это напоминает нездоровый фетиш больного на голову аристократа, жестокую шутку, вышедшую из-под контроля.

с его деньгами, властью и статусом он может заполучить любого, кого пожелает, и все же…

блиц некоторое время разглядывает кристалл асмодея, невольно прокручивая в памяти момент его получения и разговор, что никак не выходит из головы: фразы столаса как розги по обнаженной спине, его чувства сложно воспринять всерьез, они кажутся фальшью: чем-то несбыточным и далеким; блиц раз за разом возвращается в этот момент, вспоминая детали, обрывки фраз и теряется, понимая что все это не поставленный спектакль одного актера, а самое настоящее признание, об которое он, по привычке вытер ноги. у блица глаза на мокром месте – он отказывается верить что все сказанное было искренним и подлинным; он вновь проклинает столаса тихим шепотом, а после обессиленно зарывается лицом в подушку и снова проваливается в сон.

забыться получается лишь на время, на ничтожно короткий срок, а потом алкоголь выветривается, оставляя истерзанное сознание один на один с собственными паразитирующими мыслями.

так не может продолжаться.

голова раскалывается на части – боль настолько сильная, что блиц сдавленно стонет, когда пытается привести себя в сидячее положение. несглатываемый ком обиды и разочарования все еще стоит в горле, как и щемящее чувство в груди.

кислый запах рвоты заполнил комнату, а горечь на языке стала привычной. первые сутки прошли как в тумане – нужно привести себя в порядок, пока не вернулась луна, пока мокс и милли не заподозрили неладное: меньше всего на свете блиц хотел посвящать их в свои дела, особенно те, что касались принца гоэтии; если раньше он мог спокойно рассказывать все, что происходило в его личной жизни, то теперь противился этому, словно оберегая что-то хрупкое, что-то тайное и сокровенное. что-то под названием «проеб».

какого хуя, столас?

блиц удивляется собственным переменам, ловит себя на мысли, что что-то не так. он разберется с этим позже, а сейчас…

сейчас ему нужно привести себя и дом в порядок, а потом навестить бывшего любовника чтобы раз и навсегда расставить все точки над «i».

* * * *

оказавшись перед поместьем принца, он колеблется впервые за долгое время; его былая уверенность рассыпается как песчаный замок от сильного порыва ветра, а нутро выворачивает наизнанку лишь от одной мысли, что он может вновь увидеть столаса в объятьях другого. эта мысль сводит с ума, терзает его, обжигает, словно раскаленное железо, уничтожая былые принципы и устои.

и все же, он не может бездействовать, не может оставить все как есть.

столас, нам нужно поговорить.

блиц проговаривает эти простые слова как мантру, раз за разом, в конечном счете теряя смысл сказанного. кончики его пальцев похолодели, а ком в горле мешает вздохнуть; слова предательски застревают на корне языка, теряются, срываясь с губ раздраженным рыком.

решительность приходит с новым всплеском ярости. он, по привычке, взбирается по стене, переступая с выступа на выступ, пока не оказывается на балконе. ночной воздух приятно обволакивает разгоряченное тело беса сумрачной прохладой; блиц замирает, когда видит искаженный силуэт в спальне: высокая тень простилается по каменному полу; сердце пропускает удар, тело бьет озноб, ладони потеют как у сопливого школьника, а мысли путаются как после нескольких дорожек ангельской пыли.

стоило выпить. определенно стоило.

он касается позолоченной ручки и по привычке опускает ее, отворяя дверь в спальню.
— прежде, чем ты что-то скажешь, выслушай меня, — блиц переступает через порог, поднимая взгляд на принца.

— столас, я облажался.